Вешать квенту в последний момент – это святое) Большинство народонаселения игры вроде бы и так знает, что я из себя представляю, но я решил все-таки уточнить несколько моментов.
Итак. Мое имя – Александр Флэминг, мне 20 лет.
читать дальшеЯ родился в достаточно богатой, большой и дружной семье. У меня трое старших братьев и одна сестра. У меня было идеальное с точки зрения обывателя детство. Потом началась война… Детей в добровольцы не принимали; ну так что же – я поступил в медицинский колледж, собираясь участвовать в войне хотя бы как тыловой санитар… И вскоре в одной больнице встретил Андрэа. Она – дочь зажиточного итальянского иммигранта и… больна чахоткой. Я полюбил её, кажется, с первого взгляда. И – взаимно. Но её болезнь была почти безнадежна, врачи говорили, что ей скорее всего осталось жить года три.
... какое-то время она пыталась прогнать меня. Я – не прогонялся. Обрывал редко встречавшиеся в те времена клумбы, орал песни под окном её палаты, часами сидел в библиотеках, пытаясь найти хоть какой-нибудь шанс её вылечить… Я разругался из-за нее с семьей, ушел из дома, потом родители передумали, домой я вернулся …
А потом мне исполнилось 18. И меня отправили на фронт.
Перед моим отъездом она подарила мне амулет – всего лишь кусочек дерева на шнурке… И сказала, что постарается дождаться моего возвращения…
Сейчас я понимаю, что у меня были все шансы не вернуться, погибнуть… Я вел себя, как и положено молодому идеалистичному идиоту, даже на войне. Но что-то будто хранило меня от пуль – несмотря на все безумства, которые я умудрялся учинить, несмотря на то, сколько раз я вытаскивал раненых из под огня, меня ни разу даже не задело. До того зимнего дня, когда рядом со мной разорвался снаряд.
Во врачебном заключении – лаконичные строчки «контузия, поверхностный ожог правой половины тела».
…я стал уродом, господа. Ожог оставил страшноватенького вида пятна на лице и теле…
А когда меня выписали из госпиталя, когда я вернулся домой и пришел в больницу Андрэа – её там не было… Как я не умер там же – не знаю. Я помчался к директору больницы, и тот, с трудом скрывая отвращение (это медик-то!) сказал мне, что её родители нашли какую-то клинику, где вроде как вылечили нескольких безнадежно больных, и перевели мою любимую туда. Сообщать что-либо он отказался…
Я не знал, как мне жить, что делать. Я опять сбежал из дома, жил, где попало…
К тому же после контузии у меня начались не то просто странные сны, не то галлюцинации. Сначала они были просто… кошмарами. Ну и что с того? Но потом в этих кошмарах стала появляться и Андрэа. Это было… невыносимо. Как-то раз я умудрился надраться, а потом рухнул спать – и впервые за три месяца спал без сновидений. Так я и начал спиваться… И спеваться. Раньше я хорошо пел, а сейчас… Ну, есть музыканты двух видов: одним наливают какого-нибудь пойла, чтобы пели. Другим, чтобы заткнулись. Мой знакомый, пожалуй, даже друг Джеймс Эдвардс - первого вида. А я – второго. Но ведь наливают же... Иногда пою на улицах и в барах – пока морду бить за эти поганые вопли мне никто не решался. Большинство людей на меня вообще боятся лишний раз смотреть, из-за ожогов…
Пьянство – это, конечно, не выход. Но другого я не вижу. Я не хочу видеть этих снов…
И я часто прихожу в этот бар на окраине Лондона, моя рожа знакома всем завсегдатаям…
Все хорошо, править ничего не надо.